Сказки для детей и взрослых |
Русские народные сказки. А. Н. Афанасьев. Два Ивана солдатских сынаВ некотором царстве, в некотором государстве жил-был мужик. Пришло время — записали его в солдаты; оставляет он жену беременную, стал с нею прощаться и говорит: — Смотри, жена, живи хорошенько, добрых людей не смеши, домишка не разори, хозяйничай да меня жди; авось бог даст — выйду в отставку, назад приду. Вот тебе пятьдесят рублёв; дочку ли, сына ли родишь — всё равно сбереги деньги до возрасту: станешь дочь выдавать замуж — будет у ней приданое; а коли бог сына даст да войдёт он в большие года — будет и ему в тех деньгах подспорье немалое. Попрощался с женою и пошёл в поход, куда было велено. Месяца три погодя родила баба двух близнецов-мальчиков и назвала их Иванами солдатскими сыновьями.
— Долго ли нас колотить да щипать будут? Матушка и то на нас платьица не нашьётся, шапочек не накупится; что ни наденем, всё товарищи в клочки изорвут! Давай-ка расправляться с ними по-своему. И согласились они друг за друга стоять, друг друга не выдавать. На другой день стали боярские и купеческие дети задирать их, а они — полно терпеть! — как пошли сдачу давать: тому глаз долой, тому руку вон, тому голову на́ сторону! Всех до единого перебили. Тотчас прибежали караульные, связали их, добрых молодцев, и посадили в острог. Дошло то дело до самого царя; он призвал тех мальчиков к себе, расспросил про всё и велел их выпустить. — Они, — говорит, — не виноваты: на зачинщиков бог!
— Матушка, не осталось ли от нашего родителя каких денег? Коли остались, дай нам; мы пойдём в город на ярмарку, купим себе по доброму коню. Мать дала им пятьдесят рублёв — по двадцати пяти на брата, и приказывает: — Слушайте, детушки! Как пойдёте в город, отдавайте поклон всякому встречному и поперечному. — Хорошо, родимая! Вот отправились братья в город, пришли на конную, смотрят — лошадей много, а выбрать не из чего; все не под стать им, добрым мо́лодцам! Говорит один брат другому: — Пойдём на другой конец площади; глядь-ка, что́ народу там толпится — видимо-невидимо! Пришли туда, протолпилися — у дубовых столбов стоят два жеребца, на железных цепях прикованы: один на шести, другой на двенадцати; рвутся кони с цепей, удила кусают, роют землю копытами. Никто подойти к ним близко не сможет.
— Не с твоим, брат, носом соваться сюда! Есть товар, да не по тебе; нечего и спрашивать. — Почём знать, чего не ведаешь; может, и купим; надо только в зубы посмотреть. Хозяин усмехнулся: — Смотри, коли головы не жаль! Тотчас один брат подошёл к тому жеребцу, что на шести цепях был прикован, а другой брат — к тому, что на двенадцати цепях держался. Стали было в зубы смотреть — куда! Жеребцы поднялись на дыбы, так и храпят… Братья ударили их коленками в грудь — цепи разлетелись, жеребцы на пять сажен отскочили, вверх ногами попадали. — Вона чем хвастался! Да мы этаких клячей и даром не возьмём. Народ ахает, дивуется: что за сильные богатыри проявилися! Хозяин чуть не плачет: жеребцы его поскакали за город и давай разгуливать по всему чистому полю; приступить к ним никто не решается, как поймать — никто не придумает. Сжалились над хозяином Иваны солдатские дети, вышли в чистое поле, крикнули громким голосом, молодецким посвистом — жеребцы прибежали и стали на месте словно вкопанные; тут надели на них добрые мо́лодцы цепи железные, привели их к столбам дубовым и приковали крепко-накрепко. Справили это дело и пошли домой.
— Ах, братец, что ж это мы наделали? Старичку поклона не отдали; давай нагоним его да поклонимся. Нагнали старика, сняли шапочки, кланяются в пояс и говорят: — Прости нас, дедушка, что прошли не здороваясь. Нам матушка строго наказывала: кто б на пути ни встретился, всякому честь отдавать. — Спасибо, добрые мо́лодцы! Куда вас бог носил? — В город на ярмарку ходили; хотели купить себе по доброму коню, да таких нет, чтоб нам пригодились. — Как же быть? Нешто подарить вам по лошадке? — Ах, дедушка, если подаришь, станем за тебя вечно бога молить. — Ну пойдёмте! Привёл их старик к большой горе, отворяет чугунную дверь и выводит богатырских коней: — Вот вам и кони, добрые мо́лодцы! Ступайте с богом, владейте на здоровье! Они поблагодарили, сели верхом и поскакали домой; приехали на двор, привязали коней к столбу и вошли в избу. Начала мать спрашивать: — Что, детушки, купили себе по лошадке? — Купить не купили, даром получили. — Куда ж вы их дели? — Возле избы поставили. — Ах, детушки, смотрите — не увёл бы кто! — Нет, матушка, не таковские кони: не то что увести, и подойти к ним нельзя! Мать вышла, посмотрела на богатырских коней и залилась слезами: — Ну, сынки, верно вы не кормильцы мне.
— Отпусти нас в город, купим себе по сабельке. — Ступайте, родимые! Они собрались, пошли на кузницу; приходят к мастеру. — Сделай, — говорят, — нам по сабельке. — Зачем делать! Есть готовые; сколько угодно — берите! — Нет, брат, нам такие сабли надобны, чтоб по триста пудов весили. — Эх, что выдумали! Да кто ж этакую махину ворочать будет? Да и горна такого во всём свете не найдёшь! Нечего делать — пошли добрые мо́лодцы домой и головы повесили; идут путём-дорогою, а навстречу им опять тот же старичок попадается. — Здравствуйте, младые юноши! — Здравствуй, дедушка! — Куда ходили? — В город, на кузницу; хотели купить себе по сабельке, да таких нет, чтоб нам по руке пришлись. — Плохо дело! Нешто подарить вам по сабельке? — Ах, дедушка, коли подаришь, станем за тебя вечно бога молить. Старичок привёл их к большой горе, отворил чугунную дверь и вынес две богатырские сабли. Они взяли сабли, поблагодарили старика, и радостно, весело у них на душе стало! Приходят домой, мать спрашивает: — Что, детушки, купили себе по сабельке? — Купить не купили, даром получили. — Куда ж вы их дели? — Возле избы поставили. — Смотрите, как бы кто не унёс! — Нет, матушка, не то что унесть, даже увезти нельзя. Мать вышла на двор, глянула — две сабли тяжёлые, богатырские к стене приставлены, едва избушка держится! Залилась слезами и говорит: — Ну, сынки, верно вы не кормильцы мне.
— Благослови нас, матушка, в путь-дорогу дальнюю. — Будь над вами, детушки, моё нерушимое родительское благословение! Поезжайте с богом, себя покажите, людей посмотрите; напрасно никого не обижайте, а злым ворогам не уступайте. — Не бойся, матушка! У нас такова поговорка есть: еду — не свищу, а наеду — не спущу! Сели добрые мо́лодцы на коней и поехали.
— Ну, братец, я посильнее тебя; давай я поеду влево да посмотрю, от чего может мне смерть приключиться? А ты поезжай направо: авось бог даст — царём сделаешься! Стали они прощаться, дали друг дружке по платочку и положили такой завет: ехать каждому своею дорогою, по дороге столбы ставить, на тех столбах про себя писать для знатья, для ведома; всякое утро утирать лицо братниным платком: если на платке кровь окажется — значит, брату смерть приключилася; при такой беде ехать мёртвого разыскивать.
— Расскажи, бабушка, отчего так в вашем государстве весь народ припечалился и все дома́ чёрным сукном завешены? — Ах, добрый мо́лодец! Великое горе нас обуяло; каждый день выходит из синего моря, из-за серого камня, двенадцатиглавый змей и поедает по человеку за единый раз, теперь дошла очередь до царя… Есть у него три прекрасные царевны; вот только сейчас повезли старшую на взморье — зме́ю на съедение.
— Уходи отсюда, добрый мо́лодец! Скоро придёт сюда двенадцатиглавый змей; я пропаду, да и тебе не миновать смерти: съест тебя лютый змей! — Не бойся, красная де́вица, авось подавится. Подошёл к ней Иван солдатский сын, ухватил цепь богатырской рукою и разорвал на мелкие части, словно гнилую бечёвку; после прилёг красной де́вице на колени: — Ну-ка поищи у меня в голове! Не столько в голове ищи, сколько на́ море смотри: как только туча взойдёт, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, мо́лодца. Красная де́вица послушалась, не столько в голове ему ищет, сколько на́ море смотрит.
— Ты, Иванушка, зачем пожаловал? Ведь здесь моё место! Прощайся теперь с белым светом да полезай поскорее сам в мою глотку — тебе ж легче будет! — Врёшь, проклятый змей! Не проглотишь — подавишься! — отвечал богатырь, обнажил свою острую саблю, размахнулся, ударил и срубил у змея все двенадцать голов; поднял серый камень, головы положил под камень, туловище в море бросил, а сам воротился домой к старухе, наелся-напился, лёг спать и проспал трое суток.
— Ступай, — говорит, — на взморье, собери хоть царевнины косточки. Водовоз приехал к синему морю, видит — царевна жива, ни в чём невредима, посадил её на телегу и завёз в густой, дремучий лес; завёз в лес и давай нож точить. — Что ты делать собираешься? — спрашивает царевна. — Я нож точу, тебя резать хочу! Царевна заплакала: — Не режь меня; я тебе никакого худа не сделала. — Скажи отцу, что я тебя от змея избавил, так помилую! Нечего делать, согласилась. Приехала во дворец; царь обрадовался и пожаловал того водовоза полковником.
— Поди-ка, бабушка, на рынок, закупи, что надобно, да послушай, что промеж людьми говорится: нет ли чего нового? Старуха сбегала на рынок, закупила разных припасов, послушала людских вестей, воротилась назад и сказывает: — Идёт в народе такая молва: был-де у нашего царя большой обед, сидели за столом королевичи и посланники, бояре и люди именитые; в те́ поры прилетела в окно калена́я стрела и упала посеред зала, к той стреле было письмо привязано от другого змея двенадцатиглавого. Пишет змей: коли не вышлешь ко мне середнюю царевну, я твоё царство огнем сожгу, пеплом развею. Нынче же повезут её, бедную, к синему морю, к серому камню.
— Ты зачем, добрый мо́лодец? Пущай моя очередь смерть принимать, горячую кровь проливать; а тебе за что пропадать? — Не бойся, красная де́вица! Авось бог спасёт. Только успел сказать, летит на него лютый змей, огнём палит, смертью грозит. Богатырь ударил его острой саблею и отсёк все двенадцать голов; головы положил под камень, туловище в море кинул, а сам домой вернулся, наелся-напился и опять залёг спать на три дня, на три ночи.
— Зачем ты нож точишь? — А я нож точу, тебя резать хочу. Присягни на том, что скажешь отцу, как мне надобно, так я тебя помилую. Царевна дала ему клятву; он привез её во дворец; царь возрадовался и пожаловал водовоза генеральским чином.
— Третий змей проявился, прислал к царю письмо, а в письме требует: вывози-де меньшую царевну на съедение. Иван солдатский сын оседлал своего доброго коня, сел и поскакал к синю морю. На берегу стоит прекрасная царевна, на железной цепи к камню прикована. Богатырь ухватил цепь, тряхнул и разорвал, словно гнилую бечёвку; после прилёг красной де́вице на колени: — Поищи у меня в голове! Не столько в голове ищи, сколько на́ море смотри: как только туча взойдёт, ветер зашумит, море всколыхается — тотчас разбуди меня, мо́лодца. Царевна начала ему в голове искать…
— Хорош ты, пригож ты, добрый мо́лодец, да не быть тебе живому; съем тебя и с косточками! — Врешь, проклятый змей, подавишься. Начали они биться смертным боем; Иван солдатский сын так быстро и сильно махал своей саблею, что она докрасна раскалилась, нельзя в руках держать! Возмолился он царевне: — Спасай меня, красная де́вица! Сними с себя дорогой платочек, намочи в синем море и дай обернуть саблю. Царевна тотчас намочила свой платочек и подала доброму мо́лодцу. Он обернул саблю и давай рубить змея; срубил ему все двенадцать голов, головы те под камень положил, туловище в море бросил, а сам домой поскакал, наелся-напился и залёг спать на трои сутки.
— Что ты делаешь? — спрашивает царевна. — Нож точу, тебя резать хочу! Скажи отцу, что я змея победил, так помилую. Устрашил красную де́вицу, поклялась говорить по его словам. А меньшая дочь была у царя любимая; как увидел её живою, ни в чём невредимою, он пуще прежнего возрадовался и захотел водовоза жаловать — выдать за него замуж меньшую царевну.
— Государь-батюшка! Вот кто избавил нас от змея лютого, от смерти напрасныя; а водовоз только знал нож точить да приговаривать: я-де нож точу, тебя резать хочу! Царь разгневался, тут же приказал водовоза повесить, а царевну выдал замуж за Ивана солдатского сына, и было у них веселье великое. Стали молодые жить-поживать да добра наживать.
— Хлеб-соль, Иван-царевич! — Милости просим, красная де́вица! Садись со мной кушать. — Я бы села с тобой, да боюсь: у тебя конь волшебный. — Нет, красная де́вица, не узнала! Мой волшебный конь дома остался, я на простом приехал. Как услыхала это красная де́вица, тотчас начала дуться, надулась и сделалась страшною львицею, разинула пасть и проглотила царевича целиком. Была то не простая де́вица, была то родная сестра трёх змеев, что побиты Иваном солдатским сыном.
— Хлеб-соль, добрый мо́лодец! Зачем на дворе кушаешь? Отвечает Иван солдатский сын: — Да в горнице неохотно; на дворе веселей будет! Садись со мной, красная де́вица! — Я бы с радостью села, да боюсь твоего коня волшебного. — Полно, красавица! Я на простой лошадёнке приехал. Она сдуру и поверила и начала дуться, надулась страшною львицею и только хотела проглотить доброго мо́лодца, как прибежал его волшебный конь и облапил её богатырскими ногами. Иван солдатский сын обнажил свою саблю острую и крикнул зычным голосом: — Стой, проклятая! Ты проглотила моего брата Ивана-царевича? Выкинь его назад, не то изрублю тебя на мелкие части. Львица рыгнула и выкинула Ивана-царевича; сам-то он мёртвый, в гниль пошёл, голова облезла.
— Ах, как же я долго спал! Отвечает Иван солдатский сын: — Век бы тебе спать, если б не я! Потом берёт свою саблю и хочет рубить львице голову; она обернулась душой-де́вицей, такою красавицей, что и рассказать нельзя, начала слёзно плакать и просить прощения. Глядя на её красу неописанную, смиловался Иван солдатский сын и пустил её на волю вольную. Приехали братья во дворец, сотворили трёхдневный пир; после попрощались; Иван-царевич остался в своём государстве, а Иван солдатский сын поехал к своей супруге и стал с нею поживать в любви и согласии.
|