Сказки для детей и взрослых |
Русские народные сказки. А. Н. Афанасьев. Князь Данила-ГоворилаЖила-была старушка-княгиня; у неё росли сын да дочь — такие дородные, такие хорошие. Не по нутру они были злой ведьме: «как бы их извести да до худа довести?» — думала она и придумала; скинулась такой лисой, пришла к их матери и говорит: — Кумушка-голубушка! Вот тебе перстенёк, надень его на пальчик твоему сынку, с ним будет он и богат и тороват, только бы не снимал и женился на той девице, которой моё колечко будет по ручке! Старушка поверила, обрадовалась и, умирая, наказала сыну взять за себя жену, которой перстень годится.
— О чём ты, братец, кручинишься? — спрашивает его сестра. Открыл он ей своё бездолье, рассказал своё горе. — Что ж это за мудрёный перстенёк? — говорит сестра. — Дай я померяю. Вздела на пальчик — колечко обвилось, засияло, пришлось по руке, как для ней нарочно вылито. — Ах, сестра, ты моя суженая, ты мне будешь жена! — Что ты, брат! Вспомни бога, вспомни грех, женятся ль на сёстрах? Но брат не слушал, плясал от радости и велел сбираться к венцу. Залилась она горькими слезами, вышла из светлицы, села на пороге и река-рекой льётся!
— Ну, не плачь же ты, не горюй, а послушайся нас: сделай четыре куколки, рассади по четырём углам; станет брат звать под венец — иди, станет звать в светлицу — не торопись. Надейся на бога, прощай. Старушки ушли. Брат с сестрой обвенчался, пошёл в светлицу и говорит: — Сестра Катерина, иди на перины! Она отвечает: — Сейчас, братец, серёжки сниму. А куколки в четырёх углах закуковали: Куку, князь Данила! Земля стала расступаться, сестра проваливаться. Брат кричит: — Сестра Катерина, иди на перины! — Сейчас, братец, поясок развяжу. Куколки кукуют: Куку, князь Данила! Уже остаётся одна голова видна. Брат опять зовёт: — Сестра Катерина, иди на перины! — Сейчас, братец, башмачки сниму. Куколки кукуют, и скрылась она под землёй.
— Расступись, земля, провались, сестра! Схватил он топор, порубил им головы и побросал в печь.
— Избушка, избушка! Стань ты по-старому, к лесу задом, ко мне передом. Избушка стала, двери отворились. В избушке сидит девица красная, вышивает ширинку серебром и золотом. Встрела гостью ласково, вздохнула и говорит: — Душечка, сеструшечка! Рада я тебе сердечно и привечу тебя и приголублю, пока матери нет; а прилетит, тогда беда и тебе и мне; она у меня ведьма! Испугалась гостья таких речей, а деваться некуда, села с хозяйкой за ширинку; шьют да разговаривают. Долго ли, коротко ли, хозяйка знала время, знала, когда мать прилетит, обратила гостью в иголочку, заложила в веничек, поставила в уголок. Только она её прибрала, ведьма шасть в двери: — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Русь-кость пахнет! — Матушка-сударыня! Шли прохожие да зашли водицы напиться. — Что ж ты их не оставила? — Стары, родимая, не по твоим зубам. — Вперёд гляди — на двор всех зазывай, со двора никого не пускай; а я, поднявши лытки, пойду опять на раздобытки. Ушла; девушки сели за ширинку, шили, говорили и посмеивались.
— Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Русь-кость пахнет! — Вот только заходили старички руки погреть; оставляла, не остались. Ведьма была голодна, пожурила дочь и опять улетела. Гостья отсиделась в веничке. Скорее принялись дошивать ширинку; и шьют, и поспешают, и сговариваются: как бы уйти от беды; убежать от лихой ведьмы? Не успели переглянуться, перешепнуться, а она к ним в двери, легка на помине, запопала врасплох: — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Русь-кость пахнет! — А вот, матушка, красная девица тебя дожидает. Красная девица глянула на старуху и обмерла! Перед ней стояла баба-яга костяная нога, нос в потолок врос. — Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Топи печь жарко-жарко! Наносили дров и дубовых и кленовых, разложили огонь, пламя из печи бьёт.
— Садись-ка, красавица, на лопату. Красавица села. Ведьма двинула её в устье, а она одну ногу кладет в печь, а другую на печь. — Что ты, девушка, не умеешь сидеть; сядь хорошенько! Поправилась, села хорошенько; ведьма её в устье, а она одну ногу в печь, а другую под печь. Озлилась ведьма, выхватила её назад. — Шалишь, шалишь, молодушка! Сиди смирно, вот так; гляди на меня! Шлёп сама на лопату, вытянула ножки; а девицы поскорей её в печь посадили, заслонками закрыли, колодами завалили, замазали и засмолили, а сами пустились бежать, взяли с собою шитую ширинку, щётку и гребёнку.
— Гай, гай, гай, вы там-то! Что делать? Бросили щётку — вырос тростник густой-густой: уж не проползёт. Ведьма распустила когти, прощипала дорожку, нагоняет близко… Куда деваться? Бросили гребёнку — выросла дуброва тёмная-тёмная: муха не пролетит. Ведьма наострила зубы, стала работать; что ни хватит, то дерево с корнем вон! Пошвыривает на все стороны, расчистила дорожку и нагоняет опять… вот близко! Бежали-бежали, а бежать некуда, выбились из сил! Бросили ширинку златошвейную — разлилось море широкое, глубокое, огненное; поднялась ведьма высоко, хотела перелететь, пала в огонь и сгорела.
— А вот что, сударь! Налью я бараний пузырь крови, положите его себе под мышку, разговаривайте с гостьми, а я подойду и хвачу вас ножом в бок; кровь польётся, сестра объявится! — Хорошо! Вздумали — сделали: слуга хватил барина в бок, кровь брызнула, брат упал, сестра кинулась обнимать его, и плачет, и причитывает: — Милый мой, ненаглядный мой! А брат вскочил ни горелый, ни болелый, обнял сестру и отдал её за хорошего человека, а сам женился на её подруге, которой и перстенёк пришелся по ручке, и зажили все припеваючи.
|