Русские народные сказки. А. Н. Афанасьев. Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухою; детей у них не было. Говорит раз старик:

— Старуха, поди купи репку — за обедом съедим.

Старуха пошла, купила две репки; одну кое-как изгрызли, а другую в печь положили, чтобы распарилась. Погодя немного слышат — что-то в печи кричит:

— Бабушка, откутай; тут жарко!

Старуха открыла заслонку, а в печи лежит живая девочка.

— Что там такое? — спрашивает старик.

— Ах, старик! Господь дал нам девочку.

И старик и старуха крепко обрадовались и назвали эту девочку Репкою.

‎Вот Репка росла, росла и выросла большая. В одно время приходят деревенские девки и просят:

— Бабушка, отпусти с нами Репку в лес за ягодами.

— Не пущу, к…ны дети! Вы её в лесу покинете.

— Нет, бабушка, ни за́ что не кинем.

Старуха отпустила Репку. Собрались девки, пошли за ягодами и зашли в такой дремучий лес, что зги не видать. Глядь — стоит в лесу избушка, вошли в избушку, а там на столбе медведь сидит.

— Здравствуйте, красные девицы! — сказал медведь. — Я вас давно жду.

Посадил их за стол, наклал им каши и говорит:

— Кушайте, хорошие-пригожие! Которая есть не будет, тоё замуж возьму.

Все девки кашу едят, одна Репка не ест. Медведь отпустил девок домой, а Репку у себя оставил; притащил сани, прицепил к потолку, лёг в эти сани и заставил себя качать. Репка стала качать, стала приговаривать:

— Бай-бай, старый хрен!

— Не так! — говорит медведь. — Сказывай: бай-бай, милый друг!

Нечего делать, стала качать да приговаривать:

— Бай-бай, милый друг!

‎Вот так-то прожил медведь с нею близко года; Репка забрюхатела и думает: как бы выискать случай да уйти домой. Раз медведь пошёл на добычу, а её в избушке оставил и заклал дверь дубовыми пнями. Репка давай выдираться, силилась-силилась, кое-как выдралась и убежала домой. Старик со старухой обрадовались, что она нашлась: живут они месяц, другой и третий; а на четвёртый Репка родила сына — половина человечья, половина медвежья; окрестили его и дали имя Ивашко-Медведко. Зачал Ивашко расти не по годам, а по часам; что час, то на вершок выше подается, словно кто его в гору^[1] тащит. Стукнуло ему пятнадцать лет, стал он ходить с ребятами на игры и шутить шутки нехорошие: кого ухватит за руку — рука прочь, кого за голову — голова прочь.

‎Пришли мужики жаловаться, говорят старику:

— Как хочешь, земляк, а чтобы сына твоего здесь не было! Нам для его удали не погубить своих деток!

Старик запечалился-закручинился.

— Что ты, дедушка, так невесел? — спрашивает Ивашко-Медведко. — Али кто тебя обездолил?

Старик трудно вздохнул:

— Ах, внучек! Один ты у меня был кормилец, и то велят тебя из села выслать.

— Ну что ж, дедушка! Это ещё не беда; а вот беда, что нет у меня обороны. Поди-ка, сделай мне железную дубинку в двадцать пять пуд.

Старик пошёл и сделал ему двадцатипятипудовую дубинку. Ивашко простился с дедом, с бабою, взял свою дубинку и пошёл куда глаза глядят.

‎Идёт путем-дорогою, пришёл к реке шириной в три версты; на берегу стоит человек, спёр реку ртом, рыбу ловит усо́м, на языке варит да кушает.

— Здравствуй, Усыня-богатырь!

— Здравствуй, Ивашко-Медведко! Куда идёшь?

— Сам не ведаю: иду куда глаза глядят.

— Возьми и меня с собой.

— Пойдём, брат! Я товарищу рад.

Пошли двое и увидали богатыря — захватил тот богатырь целую гору, понёс в лог и верстает^[2] дорогу. Ивашко удивился:

— Вот чудо так чудо! Уж больно силён ты, Горынюшка!

— Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко-Медведко, так у того и впрямь сила великая!

— Да ведь это я!

— Куда ж ты идёшь?

— А куда глаза глядят.

— Возьми и меня с собой.

— Ну, пойдём; я товарищам рад.

‎Пошли трое и увидели чудо — богатырь дубьё верстает: который дуб высок, тот в землю пихает, а который низок, из земли тянет. Удивился Ивашко:

— Что за сила, за могута великая!

— Ох, братцы, какая во мне сила? Вот есть на белом свете Ивашко-Медведко, так тот и впрямь силён!

— Да ведь это я!

— «Куда же тебя бог несёт?

— Сам не знаю, Дубынюшка! Иду куда глаза глядят.

— Возьми и меня с собой.

— Пойдём; я товарищам рад.

Стало их четверо.

‎Пошли они путём-дорогою, долго ли, коротко ли — зашли в тёмный, дремучий лес; в том лесу стоит малая избушка на курячьей ножке и всё повертывается. Говорит Ивашко:

— Избушка, избушка! Стань к лесу задом, а к нам передом.

Избушка поворотилась к ним передом, двери сами растворилися, окна открылися; богатыри в избушку — нет никого, а на дворе и гусей, и уток, и индеек — всего вдоволь!

— Ну, братцы, — говорит Ивашко-Медведко — всем нам сидеть дома не годится; давайте кинем жеребей: кому дома оставаться, а кому на охоту идти.

Кинули жеребей: пал он на Усыню-богатыря.

‎Названые братья его на охоту ушли, а он настряпал-наварил, чего только душа захотела, вымыл голову, сел под окошечко и начал гребешком кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень выходит, из-под камня баба-яга костяная нога, ж… жиленая, на железной ступе едет, железным толкачом^[3] погоняет, сзади собачка побрехивает.

— Тут мне попить-поесть у Усыни-богатыря!

— Милости прошу, баба-яга костяная нога!

Посадил её за стол, подал часточку^[4], она съела. Подал другую, она собачке отдала:

— Так-то ты меня потчуешь!

Схватила толкач, начала бить Усынюшку; била-била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела всё дочиста и уехала. Усыня очнулся, повязал голову платочком, сидит да охает. Приходит Ивашко-Медведко с братьями:

— Ну-ка, Усынюшка, дай нам пообедать, что ты настряпал.

— Ах, братцы, ничего не варил, не жарил: так угорел, что насилу избу прокурил.

‎На другой день остался дома Горыня-богатырь; наварил-настряпал вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает.

— Тут мне попить-погулять у Горынюшки!

— Милости прошу, баба-яга костяная нога!

Она села, Горыня подал ей часточку — баба-яга съела; подал другую — собачке отдала:

— Так-то ты меня потчуешь!

Схватила железный толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела всё до последней крошки и уехала. Горыня опомнился, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко-Медведко с братьями:

— Ну-ка, Горынюшка, что ты нам на обед сготовил?

— Ах, братцы, ничего не варил: печь угарная, дрова сырые, насилу прокурил.

‎На третий день остался дома Дубыня-богатырь; настряпал-наварил, вымыл голову, сел под окошечком и начал кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося, в глаза зелень выступила — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет, сзади собачка побрехивает.

— Тут мне попить-погулять у Дубынюшки!

— Милости прошу, баба-яга костяная нога!

Баба-яга села, часточку ей подал — она съела; другую подал — собачке бросила:

— Так-то ты меня потчуешь!

Ухватила толкач, била его, била, под лавку забила, со спины ремень вырезала, поела всё и уехала. Дубыня очнулся, повязал голову и, ходя, охает. Воротился Ивашко:

— Ну-ка, Дубынюшка, давай нам обедать.

— Ничего не варил, братцы, так угорел, что насилу избу прокурил.

‎На четвёртый день дошла очередь до Ивашки; остался он дома, наварил-настряпал, вымыл голову, сел под окошечком и начал гребнем кудри расчесывать. Вдруг закутилося-замутилося — становится земля пупом, из-под земли камень, из-под камня баба-яга костяная нога, на железной ступе едет, железным толкачом погоняет; сзади собачка побрехивает.

— Тут мне попить-погулять у Ивашки-Медведка!

— Милости прошу, баба-яга костяная нога!

Посадил её, часточку подал — она съела; другую подал — она сучке бросила:

— Так-то ты меня потчуешь!

Схватила толкач и стала его осаживать; Ивашко осердился, вырвал у бабы-яги толкач и давай её бить изо всей мочи, бил-бил, до полусмерти избил, вырезал со спины три ремня, взял засадил в чулан и запер.

‎Приходят товарищи:

— Давай, Ивашко, обедать!

— Извольте, други, садитесь.

Они сели, а Ивашко стал подавать: всего много настряпано. Богатыри едят, дивуются да промеж себя разговаривают:

— Знать, у него не была баба-яга!

После обеда Ивашко-Медведко истопил баню, и пошли они париться. Вот Усыня с Дубынею да с Горынею моются и всё норовят стать к Ивашке передом. Говорит им Ивашко:

— Что вы, братцы, от меня свои спины прячете?

Нечего делать богатырям, признались, как приходила к ним баба-яга да у всех по ремню вырезала.

— Так вот от чего угорели вы! — сказал Ивашко, сбегал в чулан, отнял у бабы-яги те ремни, приложил к ихним спинам, и тотчас всё зажило.

После того взял Ивашко-Медведко бабу-ягу, привязал верёвкой за ногу и повесил на воротах:

— Ну, братцы, заряжайте ружья да давайте в цель стрелять: кто перешибёт верёвку пулею — молодец будет!

Первый выстрелил Усыня — промахнулся, второй выстрелил Горыня — мимо дал, третий Дубыня — чуть-чуть зацепил, а Ивашко выстрелил — перешиб верёвку; баба-яга упала наземь, вскочила и побежала к камню, приподняла камень и ушла под землю.

‎Богатыри бросились вдогонку; тот попробует, другой попробует — не могут поднять камня, а Ивашко подбежал, как ударит ногою — камень отвалился, и открылась норка.

— Кто, братцы, туда полезет?

Никто не хочет.

— Ну, — говорит Ивашко-Медведко, — видно, мне лезть приходится!

Принёс столб, уставил на краю пропасти, на столбе повесил колокол и прицепил к нему один конец верёвки, а за другой конец сам взялся.

— Теперь опускайте меня, а как ударю в колокол — назад тащите.

Богатыри стали спускать его в нору; Ивашко видит, что веревка вся, а до дна ещё не хватает; вынул из кармана три больших ремня, что вырезал у бабы-яги, привязал их к верёвке и опустился на тот свет.

‎Увидал дорожку торную и пошёл по ней, шёл-шёл — стоит дворец, во дворце сидят три де́вицы, три красавицы, и говорят ему:

— Ах, добрый мо́лодец, зачем сюда зашёл? Ведь наша мать — баба-яга; она тебя съест!

— Да где она?

— Она теперь спит, а в головах у ней меч-кладенец лежит; ты меча не трогай, а коли дотронешься — она в ту ж минуту проснётся да на тебя накинется. А вот лучше возьми два золотых яблочка на серебряном блюдечке, разбуди ягу-бабу потихонечку, поднеси ей яблочки и проси отведать ласково; она поднимет свою голову, разинет пасть и как только станет есть яблочко — ты выхвати меч-кладенец и сруби ей голову за один раз, а в другой не руби; если ударишь в другой раз — она тотчас оживёт и предаст тебя злой смерти.

Ивашко так и сделал, отсёк бабе-яге голову, забрал красных де́виц и повёл к норе; привязал старшую сестру к верёвке, ударил в колокол и крикнул:

— Вот тебе, Усыня, жена!

Богатыри её вытащили и опустили верёвку на низ; Ивашко привязал другую сестру:

— Вот тебе, Горыня, жена!

И ту вытащили. Привязал меньшую сестру и крикнул:

— А это моя жена!

Дубыня рассердился, и как скоро потащили Ивашку-Медведка, он взял палицу и разрубил верёвку надвое.

‎Ивашко упал и больно зашибся; очнулся добрый мо́лодец и не знает, как ему быть; день, другой и третий сидит не евши, не пивши, отощал с голоду и думает: «Пойду-ка, поищу в кладовых у бабы-яги, нет ли чего перекусить». Пошёл по кладовым, наелся-напился и напал на подземный ход; шёл-шёл и выбрался на белый свет. Идёт чистым полем и видит — красная де́вица скотину пасёт; подошёл к ней поближе и узнал свою невесту.

— Что, умница, делаешь?

— Скотину пасу; сёстры мои за богатырей замуж идут, а я не хочу идти за Дубынюшку, так он и приставил меня за коровами ходить.

Вечером красная де́вица погнала стадо домой; а Ивашко-Медведко за нею идёт. Пришёл в избу; Усыня, Горыня и Дубыня богатыри сидят за столом да гуляют. Говорит им Ивашко:

— Добрые люди! Поднесите мне хоть одну рюмочку.

Поднесли ему рюмку зелена вина; он выпил и другую запросил; дали ему другую, выпил и запросил третью, а как выпил третью — распалилось в нем богатырское сердце: выхватил он боевую палицу, убил всех трёх богатырей и выбросил их тела в чистое поле лютым зверям на съедение. После того взял свою наречённую невесту, воротился к старику и к старухе и сыграл весёлую свадьбу; много тут было выпито, много было съедено. И я на свадьбе был, мёд-вино пил, по усам текло, во рту сухо было́; дали мне пива корец^[5], моей сказке конец.

[1] - Т. е. вверх.
[2] - Верстать — делать ровным; выравнивать, ровнять.
[3] - Пест, Толкач — инструмент для толчения, растирки или дробления чего-либо в ступе.
[4] - Часть, кусок (Ред.).
[5] - Ковш (Ред.).

Загрузка...