Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту её журила, рано будила и всю работу на неё свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды[1] творила, избу мела и всё убирала ещё до́ свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:
— Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.
Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить[2] и дочерям её услужить; но сёстры, глядя на мать, Марфушу во всём обижали, с нею вздорили[3] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил её за то, что была послушляная[4] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чём слова не перекорила[5]; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки её ленивицы и упрямицы.
Вот наши старики стали думу думать: старик — как бы дочерей пристроить, а старуха — как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:
— Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.
— Ладно, — сказал старик и побрёл себе на печь; а старуха вслед ему:
— Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери своё добро в коробейку да накинь белую исподку[6]: завтра поедешь в гости!
Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут её в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, всё собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка — хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвёл ко крыльцу; сам пришёл в избу, сел на коник[7] и сказал:
— Ну, я всё изладил!
— Садитесь за стол да жрите! — сказала старуха.
Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница[8] была на столе, он вынул челпан[9] и нарушал[10] хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:
— Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, — знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка.
Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла.
— Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды[11] и берёзы в пуху; житьё-то завидное, да и сам он богатырь!
Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[12] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал — не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:
— Сиди и жди жениха, да мотри — принимай ласковее.
А после заворотил лошадь — и домой.
Девушка сидит да дрожит; озноб её пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на ёлке потрескивает, с ёлки на ёлку поскакивает да пощёлкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй де́вица сидит, и сверху ей говорит:
— Тепло ли те, де́вица?
— Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!
Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощёлкивать. Мороз спросил де́вицу:
— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная?
Де́вица чуть дух переводит, но ещё говорит:
— Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!
Мороз пуще затрещал и сильнее защёлка́л и де́вице сказал:
— Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?
Де́вица окостеневала и чуть слышно сказала:
— Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился, окутал де́вицу шубами и отогрел одеялами.
Старуха наутро мужу говорит:
— Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!
Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашёл её живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на́ воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де́вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья.
— Э, сука, не обманешь меня.
Вот спустя немного старуха говорит старику:
— Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их ещё не так одарит!
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путём оставил девок под сосною. Наши де́вицы сидят да посмеиваются:
— Что это у матушки выдумано — вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен чёрт приедет, и не знаешь какой!
Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.
— Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем[13].
— Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед[14] на дворе.
— А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмёт?
— Не тебя ли, дурище?
— Да, мотри, тебя!
— Конечно, меня.
— Тебя! Полное́ тебе цыганить[15] да врать!
Морозко у девушек руки ознобил, и наши де́вицы сунули руки в пазухи да опять за то же.
— Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[16], поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.
— Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмёт!
Так де́вицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:
— Да кой хранци[17]! Что долго нейдёт? Вишь ты, посинела!
Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с ёлки на ёлку поскакивать да пощёлкивать. Де́вицам послышалось, что кто-то едет.
— Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом.
— Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает.
— А ещё замуж нарохтишься[18]!
И начали пальцы отдувать. Морозко всё ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де́вицами. Он де́вицам говорит:
— Тепло ли вам, де́вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?
— Ой, Морозко, больно студёно! Мы замёрзли, ждём суженого, а он, окаянный, сгинул.
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощёлкивать.
— Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
— Поди ты к чёрту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмёрзли.
Морозко ещё ниже спустился, сильно приударил и сказал:
— Тепло ли вам, девицы?
— Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! — и девушки окостенели.
Наутро старуха мужу говорит:
— Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало[19]. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове́й[20], старый хрыч!
Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мёртвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:
— Что детки?
— В пошевнях.
Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мёртвыми нашла.
Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:
— Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!
— Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.
Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живёт. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мёд-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.
[1] — Уборы, женские платья.
[2] — Приноровиться, прийтись по нраву.
[3] — Ссорились.
[4] — Послушная.
[5] — Не поперечила.
[6] — Чистую рубаху.
[7] — Коник — ларь для спанья, крытая лавка в красном углу, под образами.
[8] — Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.
[9] — Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.
[10] — Нарезал.
[11] — Верхние слои сосны.
[12] — Крестьянская баранья шуба.
[13] — Замёрзнем.
[14] — Обеденная пора, полдень.
[15] — Насмехаться.
[16] — Ругательное слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся — лихорадка.
[17] — Бранное выражение.
[18] — Собираешься, хочешь
[19] — Покрывало, одеяло.
[20] — Проворнее, скорее.
Загрузка...
