Сказки для детей и взрослых |
Русские народные сказки. А. Н. Афанасьев. ШутВ одной деревне жил шут. Какой-то поп вздумал ехать к нему, говорит попадье: — Ехать было к шуту, не сшутит ли каку́ шутку! Собрался и поехал; шут по двору похаживает, за хозяйством присматривает. — Бог в помощь, шут! — Добро жаловать, батюшка! Куды тебя бог понёс? — К тебе, свет; не сшутишь ли шутку мне? — Изволь, батюшка; только шутку-то я оставил у семи шутов, дак снаряди потеплей да дай лошади съездить за нею. Поп дал ему лошадь, тулуп и шапку. Шут сел и поехал. Приехал к попадье и говорит: — Матушка! Поп купил триста пудов рыбы; меня вот послал на своей лошади к тебе за деньгами, триста рублей просит. Попадья тотчас отсчитала ему триста рублей; шут взял и поехал назад. Приезжает домой, тулуп и шапку положил в сани, лошадь в ограду пустил, а сам спрятался. Поп пождал-пождал, не мог дождаться, собрался и воротился к попадье. Она спрашивает: — А где рыба-то? — Какая рыба? — Как какая! Шут приезжал за деньгами, сказывал, будто ты заторговал триста пудов рыбы; я ему триста рублей дала. Узнал поп, каковую шутку сыграл над ним шут!
— Бог в помочь! — Добро жаловать! — Дома шут? — Нету, батюшка! — Где же он? — Да ведь он, батюшка, с тобой вчерась пошутил да после того и дома не бывал. — Экой плут! Видно, назавтрее приезжать. На третий день приехал; шута всё нет дома. Поп и думает: «Чего же я езжу без дела? Эта девка, знать, сестра его, увезу её домой, пусть зарабливает[2] мои деньги». Спрашивает её: — Ты кто же? Как шуту доводишься? Она говорит: — Сестра. — Шут у меня триста рублей денег взял, так ступай-ка, голубушка, зарабливай их… — Дак что! Ехать дак ехать! Собралась и поехала с попом. Живёт у него уж и долго.
— Высади меня в окошко по холсту поветриться; а как тряхну холстом, назад тяни. Муж спустил её в сад; женушка привязала вместо себя козлуху, тряхнула — молодой потащил. Притащил в горницу, смотрит — козлуха. — Ох, злые люди испортили у меня жену-то! — закричал молодой; все сбежались, начали возиться с козлухой; дружки взялись наговаривать, чтобы обратить её в женщину, и совсем доконали-замучили: пропала[4] козлуха!
— Милости просим, милости просим! — угощает. Шут сидит, ест да пьёт; те-други разговоры; он и спрашивает: — Батюшка, где же моя сестра? Не увозил ли ты? — Увёз, — говорит поп, — да и отдал взамуж за богатого купца. — А как же, батюшка, без моего спросу отдали её взамуж? Разе[5] есть таки законы? Ведь я просить пойду! Поп биться-биться с ним, чтобы не ходил в просьбу. Шут выпросил с него триста рублей; поп отдал. Шут взял и говорит опять: — Ладно, батюшка, теперь своди-ка меня к сватушку-то; покажи, каково они живут. Поп не захотел спорить; собрались и поехали.
— Сватушка, где же моя-то сестра? Я давно с ней не видался. Те посёмывают[7]. Он опять спрашивает; они и сказали ему, что злы люди похимостили[8], испортили её в козлуху. — Покажите козлуху! — просит шут; они говорят: — Козлуха пропала. — Нет, не козлуха пропала, а вы разве мою сестру убили; как сделаться ей козлухой! Пойду просить на вас. Те ну просить его: — Не ходи, пожалуйста не ходи просить: чего хочешь бери! — Отдайте триста рублей, не пойду! Деньги отсчитали, шут взял и ушёл, сделал где-то гроб, склал в него деньги и поехал.
— Чего, шут, везёшь? — Деньги. — А где взял? — Где взял! Вишь, покойника продал и везу теперь полон гроб денег. Шуты, ничего не говоря, приехали домой, перебили всех своих жён, поделали гроба, склали на телеги и везут в город; везут и кричат: — Покойников, покойников! Кому надо покойников? Услыхали это казаки, живо подскакали и давай их понужать плетями; драли-драли, ещё с приговорами: «Вот вам покойники! Вот вам покойники!» — и проводили вон из города. Еле-еле убрались шуты; покойников схоронили, сами и ступай к шуту отметить за насмешку; тот уж знал, вперёд изготовился.
— Как это козлуха-то семигривенник выронила? — Она у меня завсегда серебро носит! Те и приступили: продай да продай! Шут упрямится, не продаёт: самому-де надо. Нет, шуты безотступно торгуют. Он запросил с них триста рублей. Шуты дали и увели козлуху; дома-то поставили её в горнице, на пол ковров настлали, дожидаются утра, думают: «Вот когда денег-то наносит!» А вместо того она только ковры изгадила.
— Хозяйка, смотри, я тебе привяжу под пазуху пузырь с кровью; как придут шуты бить меня, я в те́ поры стану просить у тебя обедать; раз скажу — ты не слушай, другой скажу — не слушай, и в третий — тоже не слушай. Я ухвачу нож и ткну в пузырь, кровь побежит — ты и пади, будто умерла. Тут я возьму плётку, стегну тебя раз — ты пошевелись, в другой — ты поворотись, а в третий — скочи да на стол собирай. Вот приехали шуты: — Ну, брат, ты нас давно обманываешь, теперича мы тебя убьём. — Дак что! Убьёте — так убьёте; дайте хоть в последний раз пообедать. Эй, хозяйка! Давай обедать. Та ни с места; он вдругорядь приказывает — она ни с места; в третий раз говорит — то же самое. Шут схватил ножик, хлоп её в бок — кровь полилась ручьями, баба пала, шуты испугались: — Что ты наделал, собака? И нас упекёшь тут же! — Молчите, ребята! У меня есть плётка; я её вылечу.
— Продай плётку! — Купите. — Много ли возмёшь? — Триста рублей. Шуты отсчитали деньги, взяли плётку, ступай с ней в город; видят — везут богатого покойника, они кричат: — Стой! Остановились. — Мы оживим покойника! Раз стегнули плёткой — покойник не шевелится, в другой раз — тоже, в третий, четвёртый, пятый — покойник всё не шевелится. Тут их, сердешных, забрали и давай самих драть; плетьми стегают да приговаривают: «Вот вам, лекаря́! Вот вам, лекаря́!» До полусмерти исстегали, отпустили. Они кое-как доплелись до двора, поправились и говорят сами с собой: «Ну, ребята, не докуль шуту над нами смеяться; пойдёмте убьём его! Чего на него смотреть-то?»
— Дайте хоть с женой да с роднёй проститься, приведите их сюда! Ну, согласились, пошли все за роднёй; а шута завязали в куль и оставили у проруби. Только ушли, вдруг едет солдат на паре каурых, а шут что-то и скашлял. Солдат остановился, соскочил с саней, развязал куль и спрашивает: — А, шут! Пошто залез тут? — Да вот высватали за меня убегом таку-то (называет её по имени), сегодня и украли; а отец и хватился, давай искать. Нам некуда деваться; вот мы спрятались в кули, нас завязали да и растащили по разным местам, чтоб не узнали. Солдат был вдовый, говорит: — Пусти, брат, меня в куль-от. Шут упрямится, не пускает. Солдат уговаривать, и уговорил его. Шут вышел, завязал солдата в куль; сел на лошадей и уехал. Солдат сидел-сидел в кулю и уснул.
— Стой! — закричали семеро шутов. Он остановился. — Как ты из воды выбился? — Эх вы, дураки! Разве не слышали: как пошёл я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что ещё! Я дрянь взял — спереди, а там дальше вороные — вот так лошади! Шуты поверили: — Спускай, брат, нас в воду; пойдём и мы коней выбирать. — Извольте! Всех извязал в кули и давай спускать по одному; испускал всех в воду, махнул рукой и сказал: — Ну, выезжайте же теперь на вороных! [1] - Прялку.
|