Сказки Ханса Кристиана Андерсена. В детской

Папаша с мамашей и все братья и сёстры уехали в театр; дома остались Аня да её крёстный.
— Мы тоже устроим себе театр! — сказал он. — Сейчас же начнём представление.
— Да, ведь, у нас нет театра! — возразила Аня. — Нет и актёров! Моя старая кукла не годится, она стала такая гадкая, а новую нельзя взять, — платьице изомнёшь!
— Актёры найдутся, если только не брезговать тем, что есть под рукой! — сказал крёстный. — Ну, построим сначала театр. Вот сюда одну книжку, сюда другую, сюда третью; все три поставим вкось. Теперь по другую сторону ещё три; вот и кулисы готовы. А этот старый ящик будет заднею стеною, — мы повернём его сюда дном. Сцена, как всякий видит, представляет комнату. Теперь дело за актёрами! Посмотрим-ка, не найдётся ли чего подходящего в ящике с игрушками. Сначала надо отыскать действующих лиц, а потом уж сочинять пьесу; одно ведёт за собою другое и выходит чудесно! Вот трубка от чубука, а вот перчатка без пары; пусть это будет папаша и дочка!
— Так это всего только два лица! — сказала Аня. — Вон лежит старый мундирчик брата. Нельзя ли и его взять в актёры?
— Отчего же нет? Ростом-то он для этого вышел. Он будет у нас женихом. В карманах у него пусто, — вот уж и интересная завязка: тут пахнет несчастною любовью!.. А вот ещё орешный щелкун — сапог со шпорою! Топ, топ! То-то лихой мазурист! Он топает и прищёлкивает! Он будет у нас немилым женихом. Ну, какую же пьесу ты хочешь? Драму или комедию из семейного быта?
— Комедию! — сказала Аня. — Все так любят комедии. А ты знаешь какую-нибудь?
— Целую сотню! — ответил крестный. — Самый большой успех имеют французские, но они неподходящи для девочек. Мы возьмём лучше какую-нибудь из своих; они все, ведь, на один лад. Ну, я встряхиваю мешок! «Ку-ка-ре-ку! Обновись!» Вот теперь все комедии обновились! Слушай же афишу. — И крёстный взял газету и стал читать, как будто по афише:

«Трубка и умный малый».
Комедия в одном действии.
Действующие лица:

‎Господин Трубка — отец.
‎Госпожа Перчатка — дочь.
‎Господин Мундир — милый.
‎Фон-Сапог — немилый.

— Теперь начнём! Занавес поднят, — у нас его нет, ну, значит, он поднят. Все лица налицо. Я поведу речь за папашу. Он сегодня сердит, — видишь, потемнел весь от куренья!
«Вздор, вздор, ерунда! Я хозяин в доме! Я отец своей дочери! Извольте слушаться меня! Фон-Сапог такая персона, что хоть глядись в него, как в зеркало! Он из сафьяна, да ещё со шпорою! Тринь-бринь! Тринь-бринь! Он и женится на моей дочери!»
— Теперь следи за мундиром, Аня! — продолжал крёстный. — Теперь он начнёт. Он носит отложной воротничок, очень скромен, но сознаёт собственное достоинство и имеет право говорить так:
«На мне нет ни одного пятна! Добрые качества тоже надо принимать в расчёт. А я, ведь, из самой добротной материи, да ещё с галунами!»
«Ну, они только до свадьбы и продержатся! В стирке полиняют!» — Это говорит опять господин Трубка. — «Фон-Сапог, тот непромокаем, из крепкой и в то же время тонкой кожи, может скрипеть, щёлкать шпорою, и похож на Италию!»
— Но они должны говорить стихами! — заметила Аня. — Говорят, это выходит так красиво!
— Можно и так! — ответил крёстный. — Захочет публика, актёры заговорят и стихами. Ну, гляди же на барышню-Перчатку; гляди, как она ломает пальчики:

«Лучше век мне быть без пары,
Только бы избегнуть кары —
Жизнь с постылым проводить!
Мне того не пережить!
‎Ох, ох, ох,
Лопну, лопну, вот вам Бог!»

«Вздор!» — Это уж отвечает папаша-Трубка. А вот теперь говорит господин Мундир:

«Перчатка-душа,
Ты так хороша!
Ты мне суждена,
Моей быть должна!»

— Тут Фон-Сапог шаркает, топает, щёлкает шпорою и опрокидывает три кулисы разом.
— Чудо, как хорошо! — воскликнула Аня.
— Тс! — сказал крёстный. — Молчаливое одобрение говорит о высокой степени воспитанности зрителей первых рядов. Теперь барышня-Перчатка поёт свою большую арию с руладами:

«Я так убита,
Так сердита,
Что вам клянусь,
Я разреву-у-усь!..»

— Теперь самый интересный момент, Аня! Видишь, господин Мундир расстёгивается и обращает свою речь прямо к тебе, чтобы ты похлопала ему! Но ты не хлопай! Так бонтоннее^[1]! Послушай, как он шуршит: «Чаша терпения моего переполнилась! Берегитесь! Я подведу интригу! Вы — Трубка, а я — малый с головой! Фьють! и — нет вас!» — Гляди, Аня! Это самая интересная сцена во всей комедии! Мундир схватывает Трубку и засовывает к себе в карман, — лежи тут! — а затем говорит: «Вы теперь у меня в кармане и не выйдете оттуда, пока не обещаете соединить меня узами брака с вашей дочерью, Перчаткой с левой руки! Я протяну ей свою правую.»
— Ужасно хорошо! — опять воскликнула Аня.
— А старая Трубка отвечает:

«Что делать мне?
Горю, как в огне!
Ах, где ж мой чубук?
Ведь, я — как без рук!
О, сжальтесь, простите,
Меня отпустите!
Я дочь вам отдам,
Венчаю вас сам!»

— И конец? — спросила Аня.
— Что ты! — ответил крёстный. — Конец только для Фон-Сапога. Жених и невеста опускаются на колени; первая поёт:

«Отец, оживаю!»

Второй:

«Я вас отпускаю!»

Господин Трубка благословляет их, а вся мебель поёт хором:

«То-то любящий отец!
Он повёл их под венец!
Тут и пьесе всей конец!»

— Вот теперь похлопаем! — прибавил крёстный. — И вызовем их всех, вместе с мебелью; она, ведь, из красного дерева!
— А что, наша комедия так же хороша, как та, что идёт в настоящем театре? — спросила Аня.
— Она ещё лучше! — ответил крёстный. — Она короче, даром доставлена нам прямо на дом, и помогла скоротать время до чаю!

^[1]Бонтон — устар. хороший тон.

(Голосов: 1. Рейтинг: 5,00 из 5)

Загрузка...